ОСЕННИЙ ЛИС - Страница 54

Человек у наковальни поднял голову.

– Не стой на пороге! – крикнул он, весело блеснув зубами. – И дверь закрой – дует!

Жуга замешкался, затворяя скрипучую дверь, а когда повернулся обратно, молот в руках кузнеца уже плющил горячее железо, наполняя маленькое помещение звоном и грохотом.

– Будь здоров, коваль! – крикнул Жуга, силясь перекрыть весь этот шум.

– Здорово, коль не шутишь! – кивнул тот и ловко перевернул клещами красную болванку.

– Я…

– Ну-ка, подсоби! Удержишь?

– Попробую…

Жуга даже опомниться не успел, а через миг уже сжимал в руках еще теплые рукоятки клещей. Мастер поплевал на ладони и ухватил молот обеими руками.

– Эх, вашу мать!

Молот взметнулся высоким косым замахом, и Жуга вздрогнул, ощутив руками эхо гулкого удара. Молот плясал свой тяжелый танец, давил, плющил и гнул податливый красный металл, а тот постепенно остывал, все больше и больше тускнея.

– Держи! – кузнец остановился и мотнул головой в сторону очага. Приблизился. Грудь его ходила ходуном. – Туда его! понял? – крикнул он чуть ли не в самое ухо.

Жуга кивнул и развернулся, заталкивая болванку в огонь. Кузнец бросил молот и схватился за веревку. Сипло задышали мехи. Угли вспыхнули, дохнули жаром, и вскоре глазам стало больно смотреть на раскаленную заготовку. Кузнец метнулся к молоту и махнул рукой:

– Давай!!!

Брызнули искры, и Жуга понял, что настоящая работа еще только началась. Теперь кузнец бил в полную силу, вкладывая душу в каждый свой удар. Жуга силился уловить этот краткий миг удара, посмотреть, что там у них получается, и всякий раз невольно смаргивал, когда от звона закладывало уши, но шло время, и вскоре на черном поле наковальни замаячил знакомый силуэт – лемех.

– В воду! – крикнул кузнец. Жуга огляделся и, завидев поблизости бочку, полную воды, шагнул к ней.

Забулькало. Взметнулся пар, а когда облака его рассеялись, и Жуга вытащил готовый лемех наружу, кузнец уже снимал свой кожаный фартук. Вытащил откуда-то рубашку, надел. Зачерпнул ковшом воды, жадно, большими глотками выпил чуть ли не до дна и зачерпнул еще. Протянул Жуге – пей, мол. Тот с благодарностью кивнул, принимая ковшик: горло пересохло, вдобавок, он совсем сопрел в своем полушубке.

Кузнец поднял лемех и повернулся к очагу. Сощурился, рассматривая.

– Хорош, а? – обернулся он, осклабился, и Жуга вдруг с удивлением увидел, что перед ним, вместо кряжистого широкоплечего мужика, каким он всегда представлял себе всех кузнецов, стоит невысокий жилистый парнишка чуть постарше его самого, весь в саже и в копоти, с веселой улыбкой на чумазом открытом лице. Длинные черные волосы перехватывал кожаный ремешок. Жуга невольно глянул на молот, который теперь показался ему совершенно неподъемным.

– Тебя как звать? – спросил кузнец, набрасывая поверх рубашки старый нагольный тулуп. Снял шапку с гвоздя.

– Жуга.

– Ну, спасибо, Жуга, вовремя подоспел… Чего пришел-то?

– Кирку мне надо. Да и лопата не помешала бы. Люди посоветовали у тебя спросить. Дашь?

– Кирка? – паренек потер подбородок. – Если найдется у меня кирка, отчего бы не дать? – Он порылся в груде каких-то железяк, сваленных в углу, и вытащил средних размеров кирку без ручки. – Вот. А зачем тебе?

– Могилу копать.

– А… – паренек помрачнел. – Так это ты пришел сегодня… с этим, который замерз?

– Я, – кивнул Жуга.

– Ну что ж… хоть и грех так говорить – бог тебе в помощь.

– Спасибо. Ну ладно, пойду я, пожалуй.

– Копать?! Прямo сейчас? – поразился тот. – Ты что, очумел? Вечер ведь. Вот что: я в баню сейчас, а тебе, я вижу, тоже горячая вода не повредит. А после уж посмотрим, чем тебе можно помочь.

– Да я… – начал было Жуга и вдруг ощутил, как ноют руки и ноги, как давит на плечи мягкими рукавицами дневная усталость, как течет ручьями по телу кислый едучий пот, и умолк.

– Правда твоя, – признал он. – Баня – это бы сейчас было самое то.

– А я что говорю! – паренек завернул в мешковину только что откованный лемех и пинком раскрыл дверь кузни. – Пошли.

У порога Жуга задержался, отметив мимоходом, что на улице уже стемнело.

– Тебя-то как звать? – спросил он своего нового знакомого.

Имя, прозвучавшее в ответ, было резким, как удар молота:

– Збых.

* * *

После бани и нескольких кружек душистого липового чая с медом Жуга разомлел. Его грязную рубашку Збых запихал куда-то в сундук и дал взамен другую, из своего запаса – белую и чистую, с затейливой вышивкой.

– Бери. Кажись, эта впору тебе будет.

Рубашка висела на травнике, как на вешалке.

– Жена вышивала? – спросил Жуга, рассматривая узор.

– Сестра.

– Она здесь сейчас?

– К подружке в соседнюю деревню отправилась.

– Что ж так – в соседней-то?

– Да нашенская она. Замуж вышла, ну, к мужу и переселилась. А ты откуда будешь-то?

– Издалека. С гор.

Слово за слово Жуга рассказал новому знакомому обо всем, что случилось в лесу. Збых слушал, рассеянно кивая, изредка спрашивая о чем-нибудь. Хмурился, качал головой. Наконец, поднял взгляд.

– Ты на ночлег где-то остановился, нет?

– Нет… Разве только вот у отца Алексия…

– Ну, это ни к чему. Раз такое дело, оставайся покамест у меня. Денег не надо.

Жуга помолчал, отставил в сторону глиняную кружку с остывшим чаем и некоторое время сидел недвижно, о чем-то размышляя. Пожал плечами.

– Неудобно как-то…

– Да брось ты, все равно ведь бобылем живу.

– А сестра?

– А что – сестра? Она у меня девка с понятием. Считай, что я тебя погостить зазвал. Так что – лезь, вон, на полати.